Web gatchina3000.ru


В. КАВЕРИН

Фрагмент предисловия В.А. Каверина к книге: Ю. Тынянов. Кюхля. Рассказы. М., «Художественная литература», 1973.

OCR, правка, HTML - Максим В. Бычков - © Gatchina3000.ru

Юрий Тынянов 'Подпоручик Киже'
Фрагмент предисловия В.А. Каверина к книге: Ю. Тынянов. Кюхля. Рассказы. М., «Художественная литература», 1973.

...

Среди немногих исторических рассказов Тынянова на первое место следует поставить рассказ «Подпоручик Киже».

«В одном из приказов по Военному ведомству писарь, когда писал «прапорщики ж такие-то в подпоручики» перенес на другую строку слог «Ки-ж», написав при этом большое «К». Второпях, пробегая этот приказ, государь слог этот, за которым следовали фамилии прапорщиков, принял также за фамилию одного из них и тут же написал «Подпоручик Киж в поручики». На другой день он произвел Кижа в штабс-капитаны, а на третий в капитаны. Никто не успел еще опомниться и разобрать, в чем дело, как государь произвел Кижа в полковники и сделал отметку; «Вызвать сейчас ко мне». Далее рассказывается, как все бросились искать «где этот Киж»? Донесение, что в соответствующем полку нет никакого Кижа, всполошило начальство. Лишь разобравшись в первом приказе о производстве Кижа в поручики, поняли, в чем дело. Между тем государь уже спрашивал, не приехал ли полковник Киж, желая сделать его генералом. Но ему доложили, что Киж умер. «Жаль,— сказал Павел,— был хороший офицер» 1.

1 «Павел I. Собрание анекдотов, отзывов, характеристик, указов и пр. Составили Александр Него и Томич».— СПб., 1901, с. 174—175.

Для того чтобы написать рассказ, воспользовавшись этим анекдотом, надо было обладать не только талантом, но редкой способностью превращать знание в сознание. Десятки или сотни людей читали указанную в примечании книгу, но только один увидел за анекдотом (может быть, достоверным, но выдуманным в деталях) исключительные по своей характерности черты царствования Павла Первого. Опытный глаз оценил анекдот как находку, а воображение превратило его в первоклассное художественное произведение.

В наброске автобиографии, сохранившемся в моем архиве, Ю. Тынянов писал: «После романа о Грибоедове («Смерть Вазир-Мухтара».— В. К.) я написал несколько рассказов. Для меня это были в собственном смысле рассказы: есть вещи, которые именно рассказываешь, как нечто занимательное, иногда смешное. Я работал тогда в кино, и там так начинался каждый фильм и так находились детали».

Связь «Подпоручика Киже» с кино бесспорна. Недаром рассказ был экранизирован и недаром судьба его в этом отношении уникальная. С. Прокофьев написал музыку к фильму, а когда фильм сошел с экрана, великий композитор переделал свою музыку в сюиту. Впоследствии на основании сюиты был создан балет, который с успехом шел в Большом театре.

Но если бы «Подпоручик Киже» остался в пределах прозы, он все равно занял бы свое место, как шедевр в жанре исторического рассказа.

Ю. Тынянов из множества больших и малых событий, составляющих жизнь огромной страны, выбирает самое ничтожное: ошибку писаря, торопившегося «кончить перепиской приказ по полку». Незаметное, замкнутое на первый взгляд событие оказывается тесно связанным с другими, все более крупными: из ошибки писаря возникает имя, из имени — человек, существование которого обусловлено всеобщим страхом, не позволяющим исправить ошибку. Она забыта, но существует. Признаться в ней невозможно.

Некий офицер разбудил императора, закричав под окном «Караул!». Виновного не могут найти, и догадливый адъютант императора называет имя мнимого подпоручика Киже. Подпоручик, «фигуры не имеющий», наказан, сослан в Сибирь, но вскоре прощен, произведен в поручики, потом становится капитаном, полковником, генералом. Он живет не только в бумагах, не только в «слове». Приказ адъютанта «считать подпоручика Киже в живых» не пустая, бессмысленная фраза. В машине павловского государства достаточно описки, чтобы из нее вышла тень, которая занимает все большее место в сознании, распоряжаясь судьбами беспрекословно послушных мертвому ритуалу людей.

Тема двойника сотни лет существует в литературе. Варианты ее бесчисленны. Достаточно назвать «Вильяма Вильсона» Эдгара По, «Удивительную историю Петера Шлемиля» Шамиссо, «Тень» Андерсена, «Двойник» Достоевского, «Странную историю доктора Джекиля и мистера Хайда» Стивенсона, «Тень» Евг. Шварца.

Молодой человек продает черту свою тень, получив взамен «неразменный рубль» (Шамиссо). Ученого — доброго и умного человека — одолевают бедность, заботы и горе, и тень, которую он потерял, предлагает ему вернуть благополучие с условием, что он станет тенью, а она — господином.

Эдгар По, Стивенсон и Достоевский раскололи своего героя, показав всю сложность человеческого характера, соединяющего нетерпимость и доброту, мужество и трусость, низость и благородство. Эти произведения связаны с попыткой самопознания, во можно смело сказать, что среди них подпоручик Киже занимает особое место. Не человек отбрасывает тень, а тень создает видимость человека. Случайно возникшее слово уплотняется, овеществляется и начинает жить самостоятельной жизнью. Между тенью-словом и ее «владельцем» нет сложных отношений, как в сказках Андерсена. «Когда поручик Киже вернулся из Сибири, о нем уже знали многие. Это был тот самый поручик, который крикнул «караул» под окном императора, был наказан и сослан в Сибирь, а потом помилован и сделан поручиком. Таковы были вполне определенные черты его жизни.

Командир уже не чувствовал никакого стеснения и просто назначал то в караул, то на дежурства. Когда полк выступал в лагери для маневров, поручик выступал вместе с ним. Он был исправный офицер, потому что ничего дурного за ним нельзя было заметить». Когда во время венчания его невеста убеждается в том, что рядом с ней никого нет, а над соседним пустым местом держит венец адъютант, она не падает в обморок... «И через некоторое время у поручика Киже родился сын, по слухам похожий на него».

Между тем военная карьера исправного офицера идет своим чередом. Он произведен в капитаны, потом становится полковником и, наконец, генералом. «Жизнь полковника Киже протекала незаметно, и все с этим примирились... Он уже командовал полком.

Лучше всего чувствовала себя в громадной двуспальной кровати фрейлина. Муж подвигался по службе, спать было удобно, сын подрастал. Иногда супружеское место полковника согревалось каким-либо поручиком, капитаном или же статским лицом. Так, впрочем, бывало во многих полковничьих постелях С.-Петербурга, хозяева которых были в походе».

Рассказывая о «тени слова», Тынянов не показывает характера героя — героя нет, стало быть, нет и характера. Зато с поразительной достоверностью показан характер государства.

Ни Эдгар По, ни Стивенсон, ни Шамиссо не ставили перед собой подобной задачи. Между тем Тынянов не только назвал и показал государство, но изобразил его с психологической глубиной. Именно в «ключе государства» возникают перед нами фигуры Павла Первого, Аракчеева, Нелединского-Мелецкого.

«Одного офицера драгунского полка по ошибке выключили из службы за смертью. Узнав об этой ошибке, офицер стал просить шефа своего полка дать ему свидетельство, что он жив, а не мертв. Но шеф, по силе приказа, не смел утверждать, что тот жив, а не мертв. Офицер поставлен был в ужасное положение, лишенный всех прав, имени и не смевший называть себя живым. Тогда он подал заявление на высочайшее имя, на которое последовала такая резолюция: «Исключенному поручику за смертью, просившему принять его в службу, потому что жив, а не умер, отказать по той же самой причине» 1.

1 «Павел I. Собрание анекдотов...», с. 186—187,

В том же приказе, который сделал подпоручика Киже живым, растерявшийся, остолбеневший от страха писарь сделал еще одну ошибку. Он написал: «поручика Синюхаева, как умершего горячкою, считать по службе выбывшим». И так как приказ ни изменить, ни отменить было невозможно, поручик Синюхаев, услышав эту фразу, усомнился в факте своего существования: «Он привык внимать словам приказов, как особым словам, не похо-жим на человеческую речь. Они имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть... Он ни разу не подумал, что в приказе ошибка. Напротив, ему показалось, что он по ошибке, по оплошности жив. По небрежности он чего-то не заметил и не сообщил никому.

Во всяком случае, он портил все фигуры развода, стоя столбиком на площади. Он даже не подумал шелохнуться».

Правда, придя в себя, он пытается совершить невозможное: притвориться, что жив, а не умер. Но скрыть собственную смерть невозможно: его комнату занимает «юнкерской школы при Сенате аудитор», который в ответ на нерешительные возражения Синюхаева, что «сие против правил», отвечает, что, напротив, действует по правилам, потому что поручик «яко же умре». Отец Синюхаева, лекарь, пытается просить за сына, но получает отказ. Не решаясь держать «умершего» сына дома, он кладет его в госпиталь и пишет на доске, над его кроватью: «Случайная смерть».

Преодолеть ошибку не удается. Бывший поручик начинает кружить по России, нигде не задерживаясь, не разбираясь в направлениях. Обойдя страну, он возвращается в С.-Петербург. «В Петербургском Некрополе» не встречается имени умершего поручика Синюхаева.

Он исчез без остатка, рассыпался в прах, в мякину, словно никогда не существовал».

Не занимательность привлекла внимание Тынянова к этому «анекдоту». Не парадоксальное стремление противопоставить две биографии — человека, возникшего из небытия, потому что он был записан живым, и другого человека, умершего, потому что он был объявлен мертвым. Геометрическая закономерность, с которой дана параллель, отнюдь не связывает их мнимую жизнь и мнимую смерть. Противопоставления нет: есть подтверждение. Внутренняя, невысказанная связь как бы лежит вне сюжета Основанная на мертвой закономерности приказа, она ведет к понятию «мнимой истины», объемлющей государство. И недаром рассказ кончается словами: «А Павел Петрович умер в марте того же года, что и генерал Киже,— по официальным известиям, от апоплексии».

В другом историческом рассказе Тынянова, «Малолетний Витушишников», «государственное потрясение» в России Николая Первого возникает и молниеносно развивается по той причине, что фрейлина Нелидова «отлучила императора от ложа». Так же как в «Подпоручике Киже», это незаметное на первый взгляд происшествие оказывается тесно связанным с другими, все более крупными, доходящими наконец до «исторической катастрофы». Так стройно работающий «электрикомагнетический телеграф» николаевской эпохи открывается во всей своей мнимой значительности и ложном величии.

Исторические рассказы Юрия Тынянова проникнуты иронией— по видимости добродушной, а на деле язвительной и горькой. Я бы сказал — быть может, это покажется странным,— что в них есть нечто чаплинское — то соединение гротеска и трагедии, обыденного и невероятного, смешного и печального, та безнадежность, против которой не только опасно, но и бесполезно бороться.

В. КАВЕРИН

© Copyright HTML Gatchina3000, 2004-2007







Rambler's Top100