Б. Томашевский
ДАРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДА
Я хотел сказать несколько слов о Юрии Николаевиче как о литературоведе.
Обычное представление о работе Юрия Тынянова таково, что он начал работать
как литературовед, а затем стал писателем в широком смысле этого слова.
Это представление не совсем верно. В Юрии Николаевиче сливалось
дарование литературоведа и дарование писателя на всех стадиях его работы.
Тогда, когда публике он стал известен как литературовед, он, собственно
говоря, был уже в известной степени сложившимся писателем. И тогда, когда
уже имя его было известно главным образом как имя исторического романиста,
он не переставал работать как литературовед. Надо сказать, что до последних
дней жизни он планировал свою литературоведческую работу.
Сейчас очень трудно подводить итоги огромной и весьма значительной
работы Юрия Николаевича в области литературоведения, потому что не пришло
еще время исторических итогов. Трудно сейчас отделить то, что приходится
говорить о Юрии Николаевиче, от личных воспоминаний об ушедшем человеке.
Трудно думать, что он от нас ушел.
Я знал Юрия Николаевича тогда, когда им было уже проделано много, но
известно было еще сравнительно немногое. Я встретился с ним в 1921 году --
23 года тому назад, когда вышла в свет его книжка "Достоевский и Гоголь".
Эта книга сразу же обратила на себя внимание. Она написана в 1919 году, а
напечатана была в 1921-м. Она обратила на себя внимание не только свежестью
материала, не только своеобразной его трактовкой, но и какой-то молодой,
смелой, иногда парадоксальной мыслью. Достаточно вспомнить последнюю фразу
из этой книги: "Если пародией трагедии может быть комедия, то пародией
комедии может быть трагедия". Это звучало парадоксально, свежо. Это
прозвучало для нас каким-то призывом, независимо от того, соглашались мы с
этим утверждением или нет.
Знакомство наше с Тыняновым состоялось так: я напечатал рецензию на эту
книгу в журнале, выходившем под редакцией К. Федина 1. И вот,
помню, на одном собрании подходит ко мне молодой человек, жмет мне руку и
благодарит за рецензию. Это был Тынянов. Вскоре я узнал, что Гоголь и
Достоевский это не основная тема Тынянова, что у него сделано очень многое и
очень значительное именно в той сфере, в какой и сохранилось главным образом
имя Юрия Николаевича как литературоведа. Это относится к основной части его
книги "Архаисты и новаторы", которая вышла в 1929 году, а была подготовлена
в 1928-м. Основные элементы этой книги создавались на протяжении 9 лет, но
материал был готов раньше. Книга эта не отразила вполне всего богатства
мысли Тынянова. Тот, кто общался с ним и помнит его не только остроумный, но
просто умный, живой, темпераментный разговор, знает, насколько богата была
мысль Юрия Николаевича. Я помню долгие наши беседы в коридоре третьего этажа
Гослитиздата. Эти разговоры вращались вокруг тем литературного процесса,
вокруг проблем литературы, вокруг связи прошлого и настоящего. По правде
сказать, я не знал более блестящего собеседника, чем Тынянов.
1 "Книга и революция", 1921, No 1. 225
"Архаисты и новаторы" -- это книга, которая останется навсегда.
Конечно, ничто в истории литературы не остается навсегда нетронутым. Наука
никогда не претендует на вечность, в науку всегда вносятся новые поправки,
новые концепции, но осмысление эпохи, которую изучал Юрий Николаевич, не
сможет идти вперед помимо его концепции. Эта наука может развиваться только
в направлении усвоения, продолжения и исправления концепции Юрия
Николаевича. Она стала отправной точкой для всех занимающихся данной
проблемой. Точка зрения Юрия Николаевича, парадоксальная по тому времени,
теперь вполне усвоена нашей историко-литературной мыслью. Это проблема
борьбы архаистов с новаторами в начале XIX века. А концепция Юрия
Николаевича охватывает период гораздо больший -- начиная с XVIII века. Эта
концепция стала теперь настолько общепринятой, что многие даже не знают,
откуда она идет, настолько она стала естественной и последовательной. А в то
время, когда писал Юрий Николаевич, эти идеи проводились не так легко, они
проникали с большим сопротивлением, встречали большую борьбу, потому что они
были свежи, новы, смелы и казались парадоксальными.
Характерной чертой этой книги является то, что в ней анализ
исторических отношений никогда не отрывался от общих исторических и
историко-литературных проблем. Для Юрия Николаевича решение вопроса о
Шишкове, Катенине, Грибоедове, Кюхельбекере и Пушкине не было просто
написанной историей. Он проверял это на опыте сегодняшнего дня в такой же
мере, как и на опыте прошлого. Очень характерно, что эти наши разговоры в
коридоре Гослитиздата вращались в основном вокруг исторического процесса
литературы, вокруг самой природы литературы. Это касалось диалектического
развития литературы.
Интересны термины, которые употребляет Юрий Николаевич в своей книге.
Это был трудный язык, но он полон очень характерными специфическими
терминами, которые заполняются большим и глубоким содержанием
("конструкция", "динамизм" и т. д.). Эти термины становятся формулами
большой, стройной, продуманной концепции.
К тому же времени, когда писались "Архаисты и новаторы", относится
книга "Проблема стихотворного языка". Как правильно сказал Шкловский, эта
книга не прочтена как следует до сих пор. Эта книга, в противоположность
книге "Архаисты и новаторы", еще органически не воспринята русской наукой и
во многих отношениях свежа до сегодняшнего дня. Задачи, поставленные Юрием
Николаевичем, остаются очередными задачами сегодняшнего литературоведения. И
любопытно, что все больше и больше, все чаще и чаще подходят именно сегодня
к тем проблемам, которые выдвинуты и в какой-то мере разрешены Юрием
Николаевичем еще в 1924 году, почти 20 лет тому назад. Это книга, которую
надо изучать, которую надо усвоить, которую надо продолжить.
К 1924--1927 годам относятся и статьи Тынянова, в которых в краткой,
афористической форме Юрий Николаевич формулировал свои размышления о
литературном процессе. Это очень трудные статьи. Они помещены в начале книги
"Архаисты и новаторы". Они трудны потому, что за каждой фразой, за каждым
абзацем кроется необычайное богатство материала. Это какой-то сгусток, если
можно так выразиться, размышлений об истории литературы.
К этому же времени относится и педагогическая деятельность Юрия
Николаевича в стенах Института истории искусств. Эти афористические статьи
отчасти связаны с тем курсом, который вел там Тынянов. Мы все помним особое
отношение учащихся к курсу, который вел Юрий Николаевич. Он сумел создать
вокруг себя энтузиазм, сумел создать почти школу. Не забудьте, что
преподавательская деятельность Тынянова была сравнительно короткой. Когда он
выступил в качестве романиста, он прекратил педагогическую деятельность. Тем
не менее эта школа создалась, и представители ее и поныне работают в
литературоведении.
Историко-литературная концепция Тынянова создалась в ту эпоху, когда
происходила борьба между новым и старым, когда история литературы довольно
примитивно рассматривалась как некий придаток к биографии писателя, а самое
произведение рассматривалось очень часто как простой документ этой
биографии. Совершенно естественно, что среди молодежи того времени создалась
очень резкая реакция против биографизма, который являлся одной из
характерных черт старой школы, с которой так боролась новая школа. Можно
было бы ожидать, что и Тынянов займет какую-то очень решительную и
враждебную позицию в отношении биографизма. Действительно, с принципиальной
стороны его книга полемична в отношении биографизма, но характерной чертой
работы Тынянова было то, что, осмысливая этот процесс, процесс создания
художественных произведений, Юрий Николаевич никогда не упускал из виду
представления о человеке, о "делателе" художественных произведений. Несмотря
на некоторую абстрактную и теоретическую оболочку его исторических работ, мы
всегда видим живых людей за его историко-литературным анализом. В книге
"Архаисты и новаторы" буквально встают перед нами портреты и Кюхельбекера и
Катенина. В этом была личная способность Тынянова видеть людей, давать их
психологические портреты. Это пронизывало все его существо не только как
ученого, но и как человека. Мы все помним это умение портретно показать
человека, уловить какую-то психологическую черту и дать ее в простом
рассказе. В этом отношении устные рассказы Юрия Николаевича были всегда
художественными рассказами. В очень скупой и краткой форме он мог дать живой
портрет, иногда шаржированный, иногда очень подчеркнутый, но всегда верный и
характерный. В этом связь историко-литературных работ Юрия Николаевича с его
чисто литературными работами. В этом та черта, которая привела его в
настоящую художественную литературу.
Но есть и другой момент, который привел Юрия Николаевича если не от
литературоведения к художественной литературе, то на путь параллельной
работы в литературоведении и художественной литературе. Для него характерно
живое осмысление художественного процесса, который не мыслился как некий
удаленный в прошлое объект, как некая абстрактная мысль. Исторический
процесс, исторический объект всегда был у Тынянова живым. Поэтому он не
мыслился вне осмысления современной ему литературы. Это осмысление связи
между историей литературы и литературой современной всегда присутствовало у
Юрия Николаевича. В этом отношении очень характерен состав его книги
"Архаисты и новаторы", и его деятельность в качестве писателя как бы
продолжала это ощущение необходимой связи между историческим осмыслением
литературы и участием в литературе сегодняшнего дня.
Мне хотелось бы еще отметить одну черту Юрия Николаевича как историка
литературы. Это его необычайный темперамент. Мы знаем, что он был, кроме
того, настоящий полемист. Мы помним его фельетоны за подписью "Ван-Везен",
где ярко сказался весь этот блеск его полемизма. Этот полемизм так интересен
потому, что, может быть, никто больше, чем Юрий Николаевич, не чувствовал
всю силу полемического удара. Чутье у него было чрезвычайное. Он знал, какой
удар нанести и в какой мере он будет чувствителен.
Когда Юрий Николаевич стал писать свои первые романы, он на некоторое
время как бы отошел от литературоведения, то есть на страницах наших
сборников и журналов почти перестали появляться его историко-литературные
труды. Тем не менее он не переставал работать именно как историк литературы.
Я говорю о той историко-литературной работе, которая по необходимости
сопровождала его художественную работу. Мы знаем, что написать эти
исторические романы можно было только в процессе упорного труда историка и
историка литературы. Но я говорю не об этой параллельной работе, а о прямой
историко-литературной работе. Достаточно вспомнить даты появления его работ.
В 1934 году в "Литературном наследстве" появляется его крупная работа
"Пушкин и Кюхельбекер". Это ряд этюдов по вопросу об отношении Пушкина к
Кюхельбекеру.
К 1939 году относятся этюды Юрия Николаевича, напечатанные также в
"Литературном наследстве". Это этюд о путешествии Кюхельбекера по Западной
Европе и "Декабрист и Бальзак". Параллельно появляются работы о лицейских
стихах Пушкина и о "Путешествии в Арзрум". Проблемы, над которыми работал
Тынянов в 1939 году, связаны с его более ранними работами. Достаточно
сказать, что работа о "Путешествии в Арзрум", появившаяся сравнительно
недавно, задумана еще на студенческой скамье и кое-что в ней является
результатом студенческих работ. Работа над "Путешествием в Арзрум" была не
только исследовательской, но и текстологической. Он проделал огромную работу
над приведением в порядок, над публикацией всех рукописей, всех первых
текстов "Путешествия в Арзрум" (я такой работы пи-кому не пожелаю!).
Результат этой работы появился на страницах академического издания
произведений Пушкина в 8-м томе. Мне пришлось как раз работать вместе с
Юрием Николаевичем по выпуску в свет этого тома. Таким образом, мне более
или менее близок процесс работы над "Путешествием в Арзрум". Несмотря на то
что текст, казалось бы, прост и не представляет больших затруднений, тем не
менее это одна из наиболее трудных проблем пушкинского текста. История этого
текста представлялась долгое время совершенно неправильно, ибо была неясна
связь между "путевыми записками" во время путешествия Пушкина в 1829 году и
тем, что называется "Путешествие в Арзрум" и что является произведением,
относящимся к 30-му году. Эту проблему вполне разрешил в своем издании
Тынянов.
Параллельно с этим мысль Тынянова работала над самим произведением.
Результат этой работы отразился в его статье.
Работа о Кюхельбекере -- труд незаконченный. Я помню, что перед самой
войной у Тынянова возникла мысль, которая так и не воплотилась по
обстоятельствам времени,-- относительно разработки лицейских материалов
архива, касающихся Кюхельбекера. Юрий Николаевич с большим жаром отнесся к
этой идее. У него был готов план разработки этих материалов, сделан целый
ряд замечаний, намечены основные черты этой работы. Но все это осталось
только в форме плана, который погиб вместе с жизнью Юрия Николаевича.
Помимо этого сохранился еще целый ряд работ, готовых или приведенных в
такой вид, что они могут появиться в печати, с которыми мы или знакомы, или
скоро познакомимся.
Таким образом, картина историко-литературных трудов последних лет жизни
Юрия Николаевича в ближайшее время станет гораздо более ясной, чем то
представление, которое мы имеем о ней сегодня.
Для историко-литературных тем Тынянова характерно его тяготение к жанру
оды. К оде он подходил особенно: он чувствовал оду гораздо более, чем
кто-нибудь из его современников. Цитаты из од оживали у него, и это
сказалось в его историко-литературных трудах. Мы помним то внимание, которое
он уделял оде в книге "Архаисты и новаторы". В этом есть что-то характерное
для его литературной позиции. Это -- ощущение значительности литературы, но
значительность не нужно понимать только как серьезность. Юрий Николаевич был
очень доступен шутке в литературе. Мы знаем из того, что он напечатал, и из
того, что еще не напечатано, какой мастер шутки он был. Но не в этом смысл
-- не в споре о серьезном и шутливом. Это ощущение значительности
литературного труда пронизывало сознание Юрия Николаевича во всем, что он
делал. Это ощущение пронизывало и его личное творчество. С этим сознанием
значительности литературы он писал свои историко-литературные труды. С этим
же сознанием значительности литературного труда он пришел к историческому
роману.
1944
|