Web gatchina3000.ru


Тынянов Юрий Николаевич

Подпоручик Киже

 

Юрий Тынянов

 

В. Каверин о 'Подпоручике Киже' /Фрагмент предисловия В. А. Каверина к книге: Ю. Тынянов. Кюхля. Рассказы. М., 'Художественная литература', 1973

Воспоминания о Юрие Тынянове 'Портреты и встречи'
Своими воспоминаниями о Тынянове делятся такие известные мастера советской культуры, как П. Антокольский и И. Андроников, И. Эренбург и С. Эйзенштейн, К. Чуковский и К. Федин, Л. Гинзбург и В. Каверин, Г. Козинцев и Н. Степанов, Б. Эйхенбаум и В. Шкловский, а также ученики и соратники по работе.




17

Когда поручик Киже вернулся из Сибири, о нем уже знали многие. Это был тот самый поручик, который крикнул "караул" под окном императора, был наказан и сослан в Сибирь, а потом помилован и сделан поручиком. Таковы были вполне определенные черты его жизни. Командир уже не чувствовал никакого стеснения с ним и просто назначал то в караул, то на дежурства. Когда полк выступал в лагери для маневров, поручик выступал вместе с ним. Он был исправный офицер, потому что ничего дурного за ним нельзя было заметить. Фрейлина, краткий обморок которой спас его, сначала обрадовалась, думая, что ее соединяют с внезапным любовником. Она поставила мушку на щеку и затянула несходившуюся шнуровку. Потом в церкви она заметила, что стоит одиноко, а над соседним пустым местом держит венец адъютант. Она хотела уже снова упасть в обморок, но так как держала глаза опущенными ниц и видела свою талию, то раздумала. Некоторая таинственность обряда, при котором жених не присутствовал, многим понравилась. И через некоторое время у поручика Киже родился сын, по слухам похожий на него. Император забыл о нем. У него было много дел. Быстрая Нелидова была отставлена, и ее место заняла пухлая Гагарина. Камерон, швейцарские домики и даже все Павловское были забыты. В кирпичном аккурате лежал приземистый и солдатский С.-Петербург. Суворов, которого император не любил, но терпел, потому что тот враждовал с покойным Потемкиным, был потревожен в своем деревенском уединении. Приближалась кампания, так как у императора были планы. Планов этих было много, и нередко один заскакивал за другой. Павел Петрович раздался в ширину и осел. Лицо его стало кирпичного цвета. Суворов опять впал в немилость. Император все реже смеялся. Перебирая полковые списки, он наткнулся раз на имя поручика Киже и назначил его капитаном, а в другой раз полковником. Поручик был исправный офицер. Потом император снова забыл о нем. Жизнь полковника Киже протекала незаметно, и все с этим примирились. Дома у него был свой кабинет, в казарме своя комната, и иногда туда заносили донесения и приказы, не слишком удивляясь отсутствию полковника. Он уже командовал полком. Лучше всего чувствовала себя в громадной двуспальной кровати фрейлина. Муж подвигался по службе, спать было удобно, сын подрастал. Иногда супружеское место полковника согревалось каким-либо поручиком, капитаном или же статским лицом. Так, впрочем, бывало во многих полковничьих постелях С.-Петербурга, хозяева которых были в походе. Однажды, когда утомившийся любовник спал, ей послышался скрип в соседней комнате. Скрип повторился. Без сомнения, это рассыхался пол. Но она мгновенно растолкала заснувшего, вытолкала его и бросила ему в дверь одежду. Опомнившись, она смеялась над собой. Но и это случалось во многих полковничьих домах.

18

От мужиков пахло ветром, от баб дымом. Поручик Синюхаев никому не смотрел прямо в лицо и различал людей по запаху. По запаху он выбирал место для ночлега, причем норовил спать под деревом, потому, что под деревом дождь не так мочит. Он шел, нигде не задерживаясь. Он проходил чухонские деревни, как проходил реку плоский камешек, "блинок", пускаемый мальчишкой, - почти не задевая. Изредка чухонка давала ему молока. Он пил стоя и уходил дальше. Ребятишки затихали и блистали белесыми соплями. Деревня смыкалась за ним. Его походка мало изменилась. От ходьбы она развинтилась, но эта мякинная, развинченная, даже игрушечная походка была все же офицерская, военная походка. Он не разбирался в направлениях. Но эти направления можно было определить. Уклоняясь, делая зигзаги, подобные молниям на картинах, изображающих всемирный потоп, он давал круги, и круги эти медленно сужались. Так прошел год, пока круг сомкнулся точкой, и он вступил в С.-Петербург. Вступя, он обошел его кругом из конца в конец. Потом он начал кружить по городу, и ему случалось неделями делать один и тот же круг. Шел он быстро, все тою же своей военной, развинченной походкой, при которой ноги и руки казались нарочно подвешенными. Лавочники его ненавидели. Когда ему случалось проходить по Гостиному ряду, они покрикивали вслед: - Приходи вчера. - Играй назад. О нем говорили, что он приносит неудачу, а бабы-калашницы, чтобы откупиться от его глаза, давали ему, молчаливо сговорясь, по калачу. Мальчишки, которые во все эпохи превосходно улавливают слабые черты, бежали за ним и кричали: - Подвешенной!

19

В С.-Петербурге часовые у замка Павла Петровича прокричали: - Император спит. Этот крик повторили алебардщики на перекрестках: - Император спит. И от этого крика, как от ветра, одна за другой закрылись лавки, а пешеходы попрятались в дома. Это означало вечер. На Исаакиевской площади толпы мужиков в дерюге, согнанные на работу из деревень, потушили костры и улеглись тут же, на земле, покрывшись гуньками. Стража с алебардами, прокричав: "император спит", сама заснула. На Петропавловской крепости ходил, как часы, часовой. В одном кабаке на окраине сидел казацкий молодец, опоясанный лыком, и пил царское вино с извозчиком. - Батьке курносому скоро конец, - говорил извозчик, - я возил важных господ... Подъемный мост у замка был поднят, и Павел Петрович смотрел в окно. Он был пока безопасен, на своем острове. Но были шепоты и взгляды во дворце, которые он понимал, и на улицах встречные люди падали перед его лошадью на колени со странным выражением. Так было им заведено, но теперь люди падали в грязь не так, как всегда. Они падали слишком стремительно. Конь был высок, и он качался в седле. Он царствовал слишком быстро. Замок был недостаточно защищен, просторен. Нужно было выбрать комнату поменьше. Павел Петрович, однако, не мог этого сделать - кой-кто тотчас бы заметил. "Нужно бы спрятаться в табакерку", - подумал император, нюхая табак. Свечи он не зажег. Не нужно наводить на след. Он стоял в темноте, в одном белье. У окна он вел счет людям. Делал перестановки, вычеркивал из памяти Беннигсена, вносил Олсуфьева. Список не сходился. - Тут моего счета нету... - Аракчеев глуп, - сказал он негромко. - ...vague incertitude [Пустая нерешительность (франц.)], которою сей угодствует... У подъемного моста еле был виден часовой. - Надобно, - сказал по привычке Павел Петрович. Он барабанил пальцами по табакерке. - Надобно, - он припоминал и барабанил, и вдруг перестал. Все, что надобно, уже давно сделалось, и это оказалось недостаточным. - Надобно заключить Александра Павловича, - он поторопился и махнул рукой. - Надобно... Что надобно? Он лег и быстро, как все делал, юркнул под одеяло. Он заснул крепким сном. В семь часов утра он вдруг, толчком, проснулся и вспомнил: надобно приблизить человека простого и скромного, который был бы всецело обязан ему, а всех прочих сменить. И заснул опять.

20

Наутро Павел Петрович просматривал приказы. Полковник Киже был внезапно произведен в генералы. Это был полковник, который не клянчил имений, не лез в люди за дяденькиной спиной, не хвастун, не щелкун. Он нес службу без ропота и шума. Павел Петрович потребовал его формулярные списки. Он остановился над бумагой, из которой явствовало, что полковник подпоручиком был сослан в Сибирь за крик под императорским окном: "караул". Он кое-что в тумане вспомнил и улыбнулся. Там была какая-то легкая любовная история. Как кстати был бы теперь человек, который в нужное время крикнул бы "караул" под окном. Он пожаловал генералу Киже усадьбу и тысячу душ. Вечером того же дня имя генерала Киже всплыло на поверхность. О нем говорили. Некто слышал, как государь сказал графу Палену с улыбкой, которой давно не видали: - Дивизией погоди его обременять. Он потребен на важнейшее. Никто, кроме Беннигсена, не хотел сознаться, что ничего не знает о генерале. Пален щурился. Обер-камергер Александр Львович Нарышкин вспомнил генерала: - Ну да, полковник Киже... Я помню. Он махался с Сандуновой... - На маневрах под Красным... - Помнится, родственник Олсуфьеву, Федору Яковлевичу... - Он не родственник Олсуфьеву, граф. Полковник Киже из Франции. Его отец был обезглавлен чернью в Тулоне.

© Copyright HTML Gatchina3000, 2004-2007







Rambler's Top100